Биркан, как вам Петербург? Я посмотрел много городов мира, почти всю Европу, но есть два города, от которых я никогда не откажусь — это Стамбул и Санкт-Петербург. Я очень счастлив здесь, осталось только выучить русский! Расскажите о себе, пожалуйста. Я учился на отделении радио и кино Анкарской консерватории, где и получил актерское образование. На протяжении 16 лет работал в Трабзонском государственном театре актером и режиссером, какое-то время был художественным руководителем этого театра. В 2018 году перевелся в Стамбульский государственный театр. Ставил разные спектакли: начиная от классики — «Дон Кихот», заканчивая авангардом — «Спрыгнуть рыбкой в банку консервов с килькой с высоты 50 метров». За последний спектакль мы получили три крупные турецкие награды, в номинациях: лучшая женская, мужская роль и режиссура. В качестве актера я принял участие в 29 постановках. В Турции актерская и режиссерская профессии сильно не разделены: практически все режиссеры – действующие актеры. Серьезное режиссерское образование можно получить в магистратуре, где я сейчас и учусь. Как произошло ваше знакомство с петербургским ТЮЗом? Наше знакомство с ТЮЗом и Светланой Васильевной Лаврецовой началось три года назад в Трабзоне. ТЮЗ приезжал к нам на международный Черноморский фестиваль, и мы замечательно провели время. Именно тогда Светлана Васильевна пригласила нас на фестиваль «Радуга», и через 10-15 дней мы уже были в Санкт-Петербурге. Мы были просто гостями, гуляли по городу, смотрели спектакли, общались. В следующем году я приехал на фестиваль с мастер-классом и рассказал о турецком театре, от истоков до наших дней. Я поделился со Светланой Васильевной своими размышлениями по поводу постановки спектакля «Страдания юного Вертера», который я планировал выпустить в Стамбуле. Светлана Васильевна предложила сделать постановку в России. Я удивился: мне казалось, что с точки зрения языка не так просто поставить спектакль в другой стране. Помимо этого, я придерживаюсь «техники гештальта» и, даже делая постановку на турецком языке, мне иногда сложно объяснить актерам, чего я от них хочу. Как же я буду это делать с русскими артистами?! Сейчас я понимаю, что переживал зря, нет никаких особых сложностей. Я вижу по реакции нашей команды, что могу донести до них все, что хочу. Техника гештальта – это что-то сродни брехтовскому отстранению? И да, и нет. На сцене мы должны показывать не только верхнюю часть айсберга, но и нижнюю, то, что не видно зрителям. В нашем современном обществе между поступками и чувствами находится большая пропасть. Для меня важно об этом поразмышлять. Вы увидите, что многие сцены спектакля построены на контрастах: человек говорит что-то одно, а делает прямо противоположное. В системе Станиславского есть понятие эмоциональной памяти — изображая эмоцию, артист должен вспомнить те, которые испытывал в собственной жизни. Отличие техники гештальта состоит в том, что я прошу не просто вспоминать прошлые эмоции, но и сопоставлять их с теми эмоциями, которые существуют на данном этапе жизни. То есть прошу проанализировать, как прошлые эмоции влияют на человека сейчас. Это моя собственная теория, на тему которой я хочу защитить магистерскую диссертацию. Как вы знаете, гештальт – это один из психиатрических терминов. У каждого человека есть определенные следы прошлого – события, которые на него повлияли. Эти незакрытые двери в прошлом бесконечно открываются в будущем и не дают человеку стать счастливым, успешным. Работая над постановкой «Страдания юного Вертера», мы ищем, какие незакрытые гештальты могут быть у героя, почему он сейчас в таком роде продолжает свою жизнь. На репетициях я никогда не говорю артистам: здесь ты будешь делать так. Сначала я спрашиваю: по-твоему, как это должно быть? Я анализирую размышления артиста, смотрю на мир его глазами, сравниваю со своей точкой зрения, ищу точки соприкосновения и лишь затем выстраиваю логику персонажа. Это очень актерский подход. Эта техника работы пришла оттуда: как актер я понимаю, где другой актер может застрять. Конечно, режиссер – очень важный человек. У меня есть свой взгляд: на репетиции я рассказываю, какой вижу постановку, но для меня очень ценно, как на это смотрит сам актер. Мне важно знать, что актер сейчас переживает. Он не должен быть несчастлив. Счастливый артист более креативно и творчески подходит к процессу. Именно артист будет играть спектакль, режиссерская работа закончится. Спектакль не может принадлежать режиссеру, актер должен понимать, что это его спектакль, и он должен его беречь. Работая в театре, мы должны быть как дети: простыми, милыми и наивными. Я часто говорю Федору: «после того как артист поверит, что он — ребенок, он сможет сыграть все, что угодно – Шекспира, Мольера». Кому-то моя техника кажется странной, многие меня критикуют за излишнюю доброту. Я создаю в своем лице такого режиссера, с которым бы мне самому хотелось работать. В Турции есть хорошие режиссеры, но их мало, и многие устарело смотрят на мир. В работе с артистами вам не мешает языковой барьер? Есть всемирные вещи – наши эмоции и чувства. Я говорю Федору: «Я не понимаю, что ты говоришь, но ты создал удивительный мир и заставил меня в него поверить. Насколько же счастливы люди, которые понимают, что ты говоришь!». Самое главное – дать искреннюю эмоцию, не важно, на каком языке. Все люди – едины. Биркан, о чем будет ваш спектакль? Роман в письмах «Страдания юного Вертера» Гете написал в 1774 году, в 25 лет, как протест против классических устоев в литературе и обществе. Это был консервативный период, когда все жили по определенным правилам. Но Гете сказал: подождите, у людей еще есть чувства, и они очень насыщенны, взгляните на них! Мы не делаем классическую постановку: история Вертера происходит в наши дни. Мы размышляли, против чего протестовал писатель в свое время и против чего он может протестовать сейчас. Несмотря на то, что мы живем в другом мире, у нас очень много общего — правила, которые заставляют нас жить по определенным канонам. Век технологии давит на нас и внедряется в нашу жизнь. Взяв историю мятежника из того времени и перенеся ее в наши дни, мы пытаемся показать, что человек, который проживает настоящие эмоции, противостоит современному миру, где нет живых чувств. К сожалению, уже не пишутся письма. Вертер тоже не пишет их, а записывает на диктофон, печатает на компьютере — делает все с помощью современных технологий. Самоубийство – единственный способ достижения гармонии? После выхода книги Гете возник эффект Вертера, когда многие молодые люди покончили жизнь самоубийством. Конечно, мы к этому не призываем. Для нас важно заставить людей задуматься, почему молодой человек пришел к самоубийству. Мы говорим о том, что если эта система не изменится, мы потеряем многих настоящих людей. Важно вернуться к человеку, не быть роботом, уважать друг друга, жить полной жизнью. У каждого в Турции в паспорте есть свой номер: нам начертили мир, в котором мы обязаны существовать. В нашем спектакле мы расскажем про бунт молодого человека, который противостоит этой системе. В финале я бы хотел, чтобы зритель задумался над тем, каким может быть альтернативный и созидательный выход из борьбы. Беседовала ЕЛИЗАВЕТА РОНГИНСКАЯ
