Блистательный, талантливый, запоминающийся, находящийся в постоянном поиске актер ТЮЗа им.А.А.Брянцева Борис Ивушин отмечает 30-летие своей работы в Театре юных зрителей. Мы встретились с заслуженным артистом России, чтобы поговорить о том, как он не стал инженером, о ТЮЗовской группе крови, и о том, что делать, если реквизит падает во время спектакля.
— Борис Алексеевич, тридцать лет работы в одном театре — каково это?
— Тридцать лет прошли, как один день. Ощущение, что все пронеслось очень быстро, практически мгновенно. Мне, безусловно, очень повезло — я нашел свое место силы, где мне хорошо и комфортно.
— Неужели никогда не было желания что-то поменять?
— Меня много раз звали в другие театры. Но у меня в ТЮЗе было столько хороших ролей с отличными режиссерами, что мне не хотелось никуда уходить. Многие артисты за всю жизнь таких ролей не имеют во «взрослых» театрах. В моем послужном списке и Русалочий царь в «Ундине» по пьесе Жана Жироду, и Царь в спектакле «Сон на Нере» по Островскому режиссера Андрея Андреева, и профессор Серебряков в «Лешем» по Чехову Григория Козлова и Ивана Латышева, и Чертков в «Портрете» по Гоголю Геннадия Тростянецкого. Мне просто не было смысла менять театр.
— А как вы вообще стали артистом, у вас же техническое образование?
— У меня два образования — техническое и гуманитарное. Сначала я окончил ЛИАП — Ленинградский институт авиационного приборостроения, целых шесть курсов. Когда пришло время писать диплом, я не стал этого не делать, решил перехитрить систему. Дело в том, что после защиты по советским правилам надо было три года отработать по специальности, а у меня уже были совсем другие планы на жизнь. Мне дали справку с оценками об окончании вуза, и я пошел поступать в театральный институт. Мои родители были в шоке. Они уже настроились, что сын будет уважаемым инженером, и вдруг такой поворот. Мама попала в больницу с инфарктом, а папа не разговаривал со мной полгода.
— Вы легко поступили в театральный институт?
— Да, с первого раза. Думаю, я выгодно отличался от других абитуриентов. Во-первых, я был старше, уже с жизненным опытом и мозгами, а во-вторых, мне помогла моя фактура — высокий парень, с интересным нестандартным лицом. Сначала я поехал в Москву и прошел конкурс в знаменитую «Щуку». Параллельно в Ленинграде я поступал в ЛГИТМик и худрук ТЮЗа Андрей Дмитриевич Андреев взял меня на свой курс. Мне очень нравились его спектакли, поэтому выбор был очевиден.
— Вы помните свой первый выход на сцену ТЮЗа?
— Помню (смеется). Я тогда думал, что он же последний. Это произошло еще во время учебы в театральном институте. Как и все студенты, я мечтал быстрее попасть на сцену и сыграть роль в настоящем спектакле. Мы обычно занимались актерским мастерством на Малой сцене ТЮЗа. Иногда Андреев говорил кому-то одному: «Так, пойдем со мной». Это значило, что он собирается дать студенту настоящую взрослую роль. Счастливчик понимал, что его введут в спектакль, а все остальные ему завидовали. И вот дошла очередь до меня. Мне досталась роль разбойника Тюх-Тюха в спектакле «Ронья, дочь разбойника». Конечно, перед началом постановки я очень переживал, едва справился с волнением. Вместе с группой других разбойников я выбежал на сцену, очень красиво, как мне казалось. Я был в гриме, прекрасном костюме, за поясом у меня был меч. В ожидании выхода своих коллег Николая Иванова и Владимира Тодорова я стоял на возвышении и ждал, когда начнется эпизод с моим участием. Вдруг в этот момент меч выскользнул у меня из-за пояса и с оглушительным звоном полетел по декорации по направлению к зрителям и громко шлепнулся на пол! Тут я подумал – все, мне конец, меня уволят! Сейчас, отработав в театре 30 лет, я понимаю, что ничего страшного не произошло. Но тогда казалось, конец карьере.
— Представляю, что вы пережили! Интересно, а сейчас волнение перед спектаклями осталось?
— Волнение осталось. Конечно, это уже не то волнение, которое было в студенчестве. Есть спектакли, перед которыми я почти не переживаю. Просто выхожу и делаю свое дело. Это постановки, в которых я играю уже давно, там все отработанно до филигранности. А вот если спектакль сложный или премьерный, то переживания накатывают. Перед «Антигоной», например, я сильно волнуюсь, и перед спектаклем «Ромео и Джульетта» тоже. Все время думаю, как сделать лучше, может быть в этот раз что-то по-другому попробовать. Когда я выхожу на сцену, волнение отступает. Начинаю делать дело и стараюсь сделать его максимально хорошо. А после спектакля думаю – господи, а чего я волновался-то? Но без этого никак нельзя, мы актеры находимся в постоянном творческом поиске, а он проявляется, в том числе и через переживания, рефлексию.
Борис Алексеевич служит в ТЮЗе уже 30 лет! Фото: Предоставлено ТЮЗ
— Что вы чувствуете после спектакля?
— Спектр ощущений после спектаклей самый разнообразный. После одних чувствуешь спокойствие и умиротворенность, а после других опустошенность. Вот, например, в спектакле «Повесть о господине Зоммере» по Зюскинду у меня и слов-то почти нет. Но для меня это очень сложная постановка. Я настолько глубоко погружаюсь в создаваемый мной образ человека не от мира сего, что иногда после спектакля у меня начинает болеть сердце. Есть постановки, после которых я испытываю радость, счастье, настоящую эйфорию. Сейчас это «Антигона». Роль мне очень нравится, я чувствую, что она получается, поэтому возникает ощущение реального удовольствия. А иногда я бываю собой не очень доволен, думаю, что образ можно было сделать точнее. И в следующий раз стараюсь улучшить результат.
— Есть ли в вашей актерской судьбе спектакль, который можно назвать знаковым?
— Это «Рождество 1942-го, или Письма о Волге». Сценарий был написан на основе писем немецких солдат, погибших под Сталинградом. Получился пронзительный рассказ о судьбах обыкновенных людей, о жизни, о смерти. Невероятно умная тонкая постановка, трогающая сердце. Почти все артисты, занятые в «Рождестве 1942 года», были детьми советских воинов, защищавших родину в Великую отечественную войну. То есть, не внуки, не правнуки, а дети – самое близкое поколение. Поэтому для нас тема оказалось очень значимой и больной. Когда я повторял текст, слезы сами начинали литься, потому, что я понимал, о чем эта история – у меня папа воевал, мама-блокадница. Этот спектакль всегда шел с аншлагом, билеты на него раскупались за несколько месяцев. С «Рождеством 1942 года» мы объездили полстраны, гастролировали за рубежом. И везде прием был просто невероятным!
— Кто из режиссеров больше всего повлиял на вас?
— В моей судьбе было много прекрасных режиссеров. Самый главный это мой педагог Андрей Дмитриевич Андреев, который создал меня как артиста. Я до сих пор чувствую его влияние на себя. Невероятно интересно было работать с Геннадием Тростянецким, он потрясающий выдумщик, для хорошего режиссера это крайне важно. Наша работа с ним в спектакле «Портрете» по Гоголю оставила глубокий след в моем сердце. Иван Латышев – невероятно умный и тонкий режиссер, постановщик спектакля «Рождество 1942 года или письма о Волге». Георгий Васильев, который поставил «Старосветских помещиков» на Малой сцене ТЮЗа, удивительный режиссер с нестандартным взглядом на мир и своим оригинальным видением Гоголя – одного из моих любимых писателей. Болгарский режиссер Александр Морфов — я считаю, один из самых интересных постановщиков современности. Когда я играю царя Креона в его «Антигоне», каждый раз получаю мощный творческий заряд. Для меня самое главное в режиссере, чтобы он был умнее меня и мог меня чему-то научить.
— А вы сами хотели бы попробовать себя в режиссуре?
— В моем творческом багаже есть режиссерские работы. Я поставил несколько спектаклей в театрах Петербурга и за границей. Были мысли о постановках в родном ТЮЗе им.А.А.Брянцева. Возможно, еще что-то и получится. Но все-таки я считаю, что режиссер это отдельная профессия. Когда я вижу выдающийся спектакль, я сразу думаю — о, вот это режиссура. И сразу возникает вопрос – а могу ли я так? Я перфекционист, мне хочется получить только замечательный результат. Поэтому пока все в стадии раздумий.
— Говорят, что ТЮЗ живой, и он либо принимает человека, либо нет. Вы это когда-нибудь ощущали?
— Да, это правда. У нас, конечно, как и везде меняются люди, но какие-то быстро уходят, а другие остаются надолго. Сразу чувствуется – подходит ТЮЗу человек или нет. Это касается всех работников театра, в том числе и актеров. Очень наметанный глаз на это у наших капельдинеров. Они очень переживают за нас, смотрят все наши спектакли. И бывает, говорят мне: «а вот этот человек, Боречка, вроде не из нашей компании». И самое удивительное, что, чаще всего они оказываются правы. Не потому, что пришел плохой артист, просто у него другая группа крови, не ТЮЗовская. Ну, а если уж если ТЮЗовская, будем вместе отмечать наши юбилеи на сцене!
— Что для вас ТЮЗ?
— Я отдал этому театру большую часть своей жизни. Для меня это не просто место работы, это мой дом. Здесь я познакомился со многими потрясающими людьми и безумно этому рад. Часто с коллегами мы после спектаклей уйти не можем, продолжаем говорить о театре. Потому что нам хочется делать ТЮЗ лучше и лучше и этот процесс невозможно остановить.
— Руководство театра вас в этом поддерживает?
— Иначе и быть не может. Каждый из нас часть единого слаженно работающего монолитного организма под названием Театр юных зрителей. И все мы работаем на благо наших зрителей. У нас замечательный директор Светлана Васильевна Лаврецова, которая живет театром. Она немыслимо много делает для ТЮЗа. При этом в театре нет никакой диктатуры, актерам дано очень много свободы. Иногда я даже ловлю себя на мысли, что на месте Светланы Васильевны я уже давно прижал бы всех к ногтю и закрутил все гайки. А наш директор нам доверяет и позволяет чувствовать себя свободными во многих вещах. Мне в ней это очень нравится, а главное это приносит великолепные результаты в виде спектаклей и театральных фестивалей, на которые ходит весь город.
https://www.spb.kp.ru/daily/27415/4613771/
