С. Козич, «Петербургский театральный журнал», блог, 04.02.2013
На «Танец Дели» Дмитрия Волкострелова в ТЮЗе идти надо. Но лучше это делать в том случае, если о пьесе у вас остались лишь смутные воспоминания, рецензий на спектакль вы не читали и фильма Вырыпаева не видели. Причем фильм и пьеса — еще ладно, а вот статьи точно читать нельзя. Потому что критики — спойлеры. Тюзовский «Танец Дели» — это комбинация приемов, которые Волкострелов уже давно использует. Как и в «Злой девушке», здесь на первое место выходит даже не отношение актера к тексту (не говоря уж об исполнении роли в привычном смысле слова), а его нейтральное воспроизведение. Как в «Shoot/Get Treasure/Repeat», важно соотношение видеопроекции и живого плана. Поэтому вся смысловая нагрузка приходится на слово. «Танец Дели» состоит из семи мини-пьес. Каждая — вариант развития событий в одной и той же истории: Катя полюбила Андрея, а он полюбил Катю, потому что ее танец Дели, увиденный им в Киеве, помогает ему принять все ужасы, страдания и боль этого мира. Когда Катя первой призналась в любви, Андрей наврал, что любит свою жену, но потом вернулся к Кате и сказал правду. Его жена Ольга отравилась, когда узнала об этом. Важно, что место действия остается одним и тем же: безликий приемный покой в больнице, где меняются только рекламы лекарств. И каждая пьеса-вариация отличается от другой тем, что в события вклинивается смерть одного из персонажей, которая отменяет логику линейного рассказа. Например, Алина Павловна, мама Кати, то умирает от рака желудка в начале первой пьесы или в середине второй, то не умирает (ей сделали удачную операцию) в третьей, а в пятой она даже переживает свою дочь. Каждый персонаж в этом спектакле окажется за кулисами — в небытии. Каждый переживет смерть близкого человека. Постоянный рефрен: «Она умерла, а я ничего не чувствую». Но, несмотря на вариативное чередование смертей героев, события развиваются все-таки в хронологическом порядке — от признания Кати до смерти Андрея. Смерть становится лакмусовой бумажкой для всех интеллектуальных схем, которыми людям удобно руководствоваться в жизни. Можно ли «отпустить» Освенцим, строить счастье на чужом несчастье или превращать неподдельное страдание коровы на бойне в красоту, как это сделала Катя, переведя боль от ужаса, испытанного на индийском рынке, на язык прекрасного танца? Волкострелов, словно следуя логике Вырыпаева, предоставляет выбор: можно пройти в одну часть зала или в другую. Там зрители оказываются перед выгородкой из белых панелей, закрытой белыми жалюзи до пола. На них возникает видеопроекция: актеры, произносящие текст, крупным планом. Затем жалюзи открываются, и актеры читают текст уже на любительские камеры, которые стоят тут же. И здесь возникает сомнение: эти сцены отсняли заранее или все происходит в реальном времени там, за стеной белой коробки — приемного покоя? Куда ведет дверь в глубине — на другую, зеркально отраженную, игровую площадку или все-таки за кулисы? Это сомнение держит зрителей в тонусе добрую половину спектакля, пока не выяснится, что сценограф Ксения Перетрухина сделала две идентичных коробки-кабинета из белых панелей с меняющейся рекламой лекарств или видами европейских городков. Для одной части зрителей жалюзи закрыты, для другой — открыты. В следующей сцене — наоборот. Видео и живой план чередуются с точностью метронома, пока в седьмом, финальном, эпизоде не станет видно сразу и видео, и актеров. Дверь открывается, догадка, что есть еще одна комната, подтверждается — видно жалюзи с другой стороны. Больше «ловушек» для зрителей не предусмотрено. Поэтому нельзя читать статьи о спектакле заранее — станет скучно уже на четвертой пьесе. Актеры принципиально ничего не играют, не дают своего отношения к тексту, произносят реплики «никак». Единственное, что они себе позволяют — улыбнуться оттого, что ладно их произнесли. На этот раз Волкострелов работал с опытными актрисами ТЮЗа, незнакомыми с его стилем, — Марией Сосняковой, Надеждой Шумиловой и Татьяной Ткач, но они присвоили такой способ существования не хуже молодых актеров Алисы Золотковой, Аделины Любской и Андрея Слепухина, занятых в «Злой девушке» — предыдущей работе режиссера в этом театре. Кто какую играет роль, в «Танце Дели» Волкострелова неважно: танцовщиц — три (Аделина Любская, Алена Бондарчук и Алиса Золоткова), Андреев — двое (Андрей Слепухин, Иван Стрюк), Пожилые женщины и Алины Павловны в исполнении Марии Сосняковой, Надежды Шумиловой и Татьяны Ткач тоже постоянно меняются. Только Александра Ладыгина во всех пьесах остается Медсестрой в белом халате. Она и оказывается протагонисткой спектакля: постоянным наблюдателем, проводником из одной сценической коробки в другую — идентичную, но с другими лицами. Разницы же нет никакой — все ничего не чувствуют, все даже не беспокоятся об этом, а только наворачивают километры слов. Волкострелов предоставляет, конечно, выбор между двумя точками зрения, и можно сходить в другой зал, увидеть сцены, только что бывшие на видеопроекции, вживую. Но это не более чем иллюзия выбора, смыслы от этого не изменятся. Такой вот театральный минимал.
