За Кадрами

Тата Боева, Блог ПТЖ, июнь 2018

Каждому, кто собирается на премьеру ТЮЗа, хочется выдать предуведомление. Если вы не смотрели «Приговоренный к смерти бежал, или Дух дышит, где хочет» Брессона, не ходите. Не умножайте страдание. Или посмотрите фильм прямо перед походом. Лучше накануне или в день спектакля, чтобы помнить наверняка. Не эстетствуйте: смотрите в русском дубляже. Отнимет всего полтора часа жизни. Зато будете намного лучше понимать, что слышите и что осталось от исходного объекта.
Потому что Дмитрий Волкострелов, кажется, этот фильм любит. Степень привязанности по спектаклю не вычислить, но материалы «около Брессона» собраны так подробно, так хирургически точно склеены с кино, что сложно представить, как такую работу можно проделать с неинтересным или не резонирующим.
«Приговоренный» в театре — разговор о том, как смотрят кино синефилы. Многократно. С чтением прямой речи. Со знанием эпохи. Пониманием влияний. С разговорами о том, как это сделано и почему, которые приводят к пониманию механизма и возможности его воспроизвести — и использовать.
Лента Брессона могла бы затапливать залы слезами — история о побеге из тюрьмы обреченного на смерть человека, участника французского Сопротивления, партизана. Она прямолинейна: полтора часа зритель следит только за дотошнейше переданным процессом спасения. «Приговоренный» в кино, который в 1957-м даже не стали показывать в вечерней программе Каннского фестиваля (побоялись скандала — тема еще саднила), сейчас смотрится комфортным, не тревожащим. Линейное повествование. Внятная история. Тема опять же. Финал известен.
Однако лейтенант Фонтен слишком стерилен, напоминает марионетку в невидимых руках, чья задача — прийти из пункта А в пункт B. Брессон не дает сопереживать герою в том числе и оглашением конца. И единственное ощущение от просмотра — что перед тобой прошла очередь из картонок с назидательными надписями. Будто рассматриваешь клеймы со сценами из жития. Перед глазами страдание, но оно слишком обобщено и удалено.
Фильм четко поделен на три равные части по полчаса: знакомство с героем и его первый, самый энергичный, рывок к освобождению, разбор двери от камеры; ожидание возможности бежать, нерешительность; подробно задокументированное бегство. Начало еще обещает напряжение и пытается вовлечь зрителя, финал торжественен и готовит почву для фанфар справедливости, середина мутна и мучительна так же, как попытка решиться.
Волкострелов — еще одно свидетельство неравнодушия к источнику — точно фиксирует строение исходника, функции частей и, главное, его нарочитую плоскостную природу. Его спектакль идет по пути, намеченному Брессоном, но достигает, естественно, собственной цели.
Фильм здесь еще больше очищен и сведен лишь к тексту диалогов. Алиса Золоткова, Александра Ладыгина и Аделина Любская принимают вид уже «классических» волкостреловских ретрансляторов — простые прически, умытые лица, белые неприталенные рубашки с воротником-стойкой, черные узкие брюки, светло-серые конверсы — и читают текст. Чаще размеренно, иногда ускоряются; не интонируют, не «красят» голосом. Воспроизводят. Почти не двигаются: поиграли в «прологе» в хор, постояли на ступенях-скелете справа и сели до аплодисментов на три стула. Поворот головы — событие. Их место и скромное, и важное: герой тут — текст, способы общения с ним, но без правильного донесения не обойтись.
Сначала мы слышим «Приговоренного» как он есть. Волкострелов дает прочесть все реплики героев (а на самом деле героя — говорит, за редким исключением, лишь Фонтен) одну за другой, опознать сами диалоги, войти в игру. И он соблюдает границы, заданные Брессоном. Чтение обрывается на том же месте, где начинается новый виток истории в фильме: дверь разобрана, пора думать о том, как осуществить план.
В случае Волкострелова же пора разобраться с тем, что такое фильм. Этот и, наверное, любой. И что такое его текст. Не одни же диалоги, право. Так реплики «Духа» встречаются с тем, кто их написал. Сначала вежливо встают рядом — вот справка о том, как принимали современники, но мы все еще продолжаем следить за сюжетом. Вот рассуждения Брессона о том, как работают его артисты, что он от них хочет. Слова терпят, хотя и начинают сливаться со своим создателем воедино. Разноприродные куски смонтированы так, что бытовые реплики из комнаты для умывания рифмуются с рассуждениями о технологии и философии кино, обретают неожиданный и местами пугающий объем. Брессон в этом диалоге постепенно обретает черты демиурга — и да, того самого кукловода. За вспоротой подкладкой простой на вид вещи обнаруживаются жесточайшая система и точный расчет. Наконец, машинка разваливается и демонстрирует свою природу.
Хотя, честно говоря, естество тут и не скрывалось. С самого начала спектакля, в микропрологе, мы видим слишком белый, преувеличенно яркий свет, данный на верхнюю часть задней стены Новой сцены, и картонки. Это первые кадры «Приговоренного»: глухая стена тюрьмы, интертитр с рукописным пояснением режиссера («Эта история произошла на самом деле»), памятная табличка («В этом месте страдали») и название ленты. Их кто-то меняет местами, видны хватающие снимки пальцы. Если сидеть близко, увидишь и того, кому они принадлежат. Молчаливый андрогин властвует над установкой, более всего сходной с громоздким принтером-сканером. Когда на сцене дан свет — крышка сканера открыта, когда она опускается — наступает «зтм».
До поры его работа незаметна: чтение может дробиться темнотой и само по себе, это не кажется важным элементом. Карточки-кадры же исчезают, чтобы вернуться и аккомпанировать уже сломанному тексту. Когда они снова появляются вверху, то ложатся уже беспорядочным веером. Реплики мешаются, сюжет разлетается — будто кто-то неосторожный высыпал упорядоченные слайды и теперь достает по одному, пытается сложить целое.
Пристальное внимание к синематографу приводит к логичному финалу: все сведения добыты, фильм оброс живыми свидетельствами создателей, критикой, отзывами современников, подробностями работы. Он засмотрен до дыр, известны все версии и варианты переводов (Волкострелов начинает с немного заносчивой для стороннего человека демонстрации нескольких русских переложений Le vent souffle où il veut, а в финале, пройдя весь спектакль по русскому дубляжу, демонстрирует оригинальную французскую дорожку). Давно понятно, как это сделано и почему, что стоит за каждым элементом. Заинтересованный практически реконструировал процесс съемок, знает их разве что не по часам. Остается лишь святая святых — монтажная.
В ней же — лишь аппарат для проявки пленки, стол, на котором будут резать, и запись звука. Свет, тень, картинки и голоса — вот вам и кино. Волкострелов и в этом следует Брессону. Тот разложил пошагово схему побега — и сделал из этого фильм. На сцене ТЮЗа же появилась инструкция о том, как такой фильм сделать самому.
P. S.
За описанным следует финальный сегмент спектакля — возвращение к линейности, пошаговому движению и финал со стихотворением Поля Элюара «Свобода», еще более пафосный, чем «если бы меня сейчас видела мама» у Брессона. Волкострелов разлагает конкретный фильм и кино вообще на атомы — и бережно собирает обратно в нужном порядке. Это можно зачесть за утешение, но автор текста склонна считать этот конец некоторой уступкой.


yamusic

Правила профилактики коронавирусной инфекции
Специальная линия «Нет коррупции!»
Охрана труда
Доступная среда
Правила покупки и возврата билетов
Продолжая использовать сайт tyuz-spb.ru, вы соглашаетесь на условия использования сайта. Более подробную информацию можно найти в Политике конфиденциальности.

Решаем вместе
Сложности с получением «Пушкинской карты» или приобретением билетов? Знаете, как улучшить работу учреждений культуры? Напишите — решим!
Яндекс.Метрика