Только что в ТЮЗе закончился первый детский театральный фестиваль «Б’АRТ’О», посвященный восприятию жанра поэзии юным поколением. В рамках фестиваля была организована драматургическая лаборатория «ПЬесочница», на которой режиссер и актер ТЮЗа Андрей Слепухин представил 3 читки пьес современных драматургов: Полины Коротыч, Глеба Колондо и Марты Райцес. На показах и обсуждениях присутствовали дети, которые приняли участие в голосовании и выбрали пьесу-лауреата фестиваля. О том, какой материал оказался ближе режиссеру, опыте читки и современной драматургии читайте в нашем интервью.
— Андрей, вы уже второй раз проводите читки на фестивалях театра. В чем для вас заключается ценность участия в таких мероприятиях?
– Я сделал восемь читок за два фестиваля — это такой челлендж, работа над собой. Ты настраиваешь свой аппарат таким образом, чтобы быстро, без раскачки услышать тон текста, понять, при каких условиях он будет работать. Учишься работать сверхчутко, доверять себе и не бояться ошибиться. Сейчас мы проводили драматургическую лабораторию, не режиссерскую, а это значит, что слово драматурга важнее режиссерских интерпретаций. Я стараюсь внимательно читать текст, точно следовать драматургу: я беру этот текст, значит, я его уважаю. Мне нравится, когда после читок начинают хвалить текст, значит, мы что-то правильно сделали. Это классный режим работы, выстраивающий определенные взаимоотношения с артистами — им тоже нужно довериться, попробовать здесь и сейчас. Некоторые артисты участвовали во всех читках, им было нужно каждый день перестраиваться на какой-то иной язык. Для них это тоже хороший опыт.
— Драматург может быть частью поставочной команды?
— Очень круто работать с драматургом в команде. Два моих спектакля созданы вместе с драматургом Екатериной Августеняк, она полноправно участвовала в постановках, и у нас не было определенных границ, зоны ответственности были общими. Я надеюсь, скоро у нас будет третья работа — мы планируем спектакль к 100-летию ТЮЗа — спектакль-путешествие по театру.
— Андрей, в рамках лаборатории «ПЬесочница» вы сделали три читки. Чей драматургический язык оказался вам ближе?
— «Вадик поет свою музыку» Полины Коротыч. Она очень доверяет своему слову и закладывает определенную потенцию в текст, чтобы это слово работало на воображение зрителя. Необязательно визуализировать, необязательно поддерживать слово: если точно, качественно и честно поработать с ним, уже создается некий мир. А я люблю такую драматургию, где слово значимо, важно и является прямым инструментом. Драматургия, где нужно заниматься иллюстрацией мне не интересна — она не плохая и не хорошая, просто не близка мне. Полина за счет достаточно простого языка смогла создать у меня ощущение волшебства, вселенной, космоса. Мне нравится, когда за счет монтажа, казалось бы, не претендующих ни на что вещей, средств возникает ощущение поэзии.
— Вы когда-нибудь задумывались насчет работы над детским спектаклем?
— Раньше казалось, что это не мое — очень сложно работать с детским спектаклем. Довести какую-то из этих пьес до спектакля — было бы хорошей проверкой, расширением сознания. Ни одну из этих пьес я не могу назвать детской в таком однозначном варианте. У Полины Коротыч текст мультивозрастной: проблемы, которые есть у ее подростков, на самом деле и в 37 лет никуда не исчезают. Ты просто иначе с ними работаешь, но как раз у детей можно поучиться тому, как верно с ними справляться.
— Какими качествами должен обладать хороший детский спектакль?
— Это тот спектакль, который смотрится всей семьей: взрослые считают свое, ребенок — свое, и потом они смогут об этом поговорить, возникнет обмен смыслами, мнениями. Мы постоянно слышим: «дети не поймут». Да они поймут, возможно, побольше нашего, со своим бекграундом, сознанием, опытом! Как интересно дети рассуждали на лаборатории, а нам упорно кажется, что они что-то не поймут. Нужно перестать относиться к детям снисходительно и со скепсисом — сейчас мы вам все разжуем, чтобы стало ясно. Марта Райцес правильно сказала: ребенку нужно давать содержательные вещи, и даже если он сейчас что-то не считает, на него это повлияет эмоционально, а эмоциональный опыт очень важен. Я вообще не люблю, когда в театре все понятно. В театре должна быть загадка, тайна: ты соприкасаешься с нечто необычным, непонятным, и это с тобой работает на другом уровне. А если мы все время будем разговаривать про театр как нечто логическое, понятное, то это и не театр вовсе.
— Пьес для детей какого возраста особенно мало?
— Очень не хватает откровенных текстов для детей 10-16 лет, эта лакуна вообще не заполнена. В это время возникает столько острых проблем, а у нас все табуировано. Момент взросления, окончания школы, у ребенка вообще происходит снос крыши, а мы на эту тему вообще не разговариваем в театре. Почему мы удивляемся, что подростки не ходят в театр? Ну а что им тут делать? Текст Полины Коротыч — поэтичный, написан языком детей, через который драматург выходит на какие-то более крупные интересные вещи. Сделать что-то подобное на Новой сцене, принять правила игры подростков и поговорить на их языке — было бы здорово.
— Нужны ли в репертуаре театра современные пьесы?
— Театр не может существовать без современной пьесы. Чудесно, когда в репертуаре выстраивается диалог между классической и современной драматургией. Слава Богу, благодаря «Любимовке» и другим фестивалям у нас есть хорошие драматурги, которые прекрасно и честно пишут для театра. Конечно, сейчас у нас не будет десять Чеховых, но все равно талантливые люди постепенно появляются. Современные пьесы нужно ставить сейчас, а время потом отсеет и скажет, кто действительно был крутым, а кто нет. Но если ты сейчас понимаешь, что этот текст современный, не потому что написан сегодня, а потому что изучает нашу реальность и пытается ее как-то осмыслить, тогда его нужно ставить здесь и сейчас. Одним из главных драматургов современности является Павел Пряжко, его тексты — абсолютно сегодняшние, и некоторые из них работают так, что их нужно ставить именно тогда, когда он их написал. Ты перечитываешь его пьесы через 5 лет и понимаешь, что сегодня этот текст уже нужно ставить через определенную призму, время упущено.
— Почему в российских театрах большую часть репертуара составляет классические произведения?
— Театр — это такая машина, которая боится ошибаться, во многом из-за экономической ситуации. Театр вынужден выживать и не может себе позволить ставить только то, что ему нравится. Современная драматургия — это риск, и нет гарантии, что на спектакль будут ходить валом. Если ты ставишь классическую сказку — вопрос снимается, работает имя писателя. Это очень важная проблема для театра и от этого никуда не денешься. Не нужно жить в розовых очках, нужно понимать, что театру нужно выживать, особенно в нашей ковидной реальности, когда выжили просто не все.
Елизавета Ронгинская
