Последней «докоронавирусной» премьерой ТЮЗа имени А. А. Брянцева стала шекспировская пьеса «Ромео и Джульетта» в постановке Александра Морфова. С исполнителем роли Ромео Дмитрием Ткаченко побеседовала театральный критик Светлана Рухля.
— Дмитрий, разговор о вынужденной самоизоляции оставим напоследок, начнем же, пожалуй, с капитана Грея – героя повести-феерии Александра Грина и мюзикла Максима Дунаевского «Алые паруса». Идеального героя, получившегося в вашем исполнении не глянцево-правильным, а противоречивым, живым.
— В книге Грей слишком идеализирован, символичен. На мой взгляд, он, скорее, олицетворение девичьей мечты, чем реальный человек: красивый благородный капитан под развевающимися алыми парусами. Кстати, именно таким он является в грезах Ассоль в нашем спектакле. Но если на этом остановиться, получится маловыразительный голубой герой, сыгранный одной краской. Чтобы этого избежать (в либретто образ Грея прописан очень схематично), мы с режиссером Сусанной Цирюк решили что-то придумать самостоятельно. Я играю уставшего, пресытившегося человека, который пытается найти какой-то свет среди тьмы.
— А в чем его тьма?
— В отсутствии любви. Но любовь – это не только про отношения. Это главная душевная потребность любого человека. В плаваньях, походах он оброс цинизмом, но где-то в глубине души – жаждет любви, тепла. И отношения с Хозяйкой маяка – это не что иное, как попытка найти любовь. Но, несмотря на то, что она любит искренне, где-то на подсознании Грей понимает, что это не то, что нужно ему и находится в смятении. Когда же он видит Ассоль, девушка как яркая вспышка прорезает поглотившую его тьму. И то, что согласно либретто, он встречает ее в борделе, в вульгарном наряде – не имеет никакого значения. В его сердце вспыхивает светлое чувство, за которое он пытается зацепиться.
— А если бы перед вами поставили задачу сыграть красивого идеального Грея, какого сыграл в знаменитой экранизации Василий Лановой?
— Это было бы непостижимо! Фильм – прекрасен, но сегодня, я думаю, к подобному материалу нужно подходить по-другому, потому что в современных реалиях нашего общества такой абсолютно светлый благородный человек, скорее всего, стал бы затворником. Или к его благородству добавилась бы воинственность.
— И получился бы этакий Зорро, образца XXI века.
— Возможно (улыбается).
— Выбор на роль Ромео стал неожиданностью?
— Скорее, работа с режиссером Александром Морфовым. Больших трудов стоило научиться его слушать и слышать. Сейчас я об этом вспоминаю с улыбкой, но после первого знакомства у меня было странное впечатление. Да и складывалось все довольно необычно. Прошел пробы – месяц молчания. Спустя месяц вызывают играть Меркуцио, на следующий день – Тибальда, еще через какое-то время – Ромео. Каждый раз появлялась надежда, после которой было довольно сложно перестраиваться. Ну какой я Ромео?! Я уже взрослый, и я мечтал о Меркуцио. Когда начались репетиции, меня не покидало ощущение, что я что-то делаю не так. И я каждый раз думал, что этот раз может быть последним.
— Актеры, играющие героев, которые их моложе, с одной стороны, в силу жизненного и профессионального опыта, способны глубже постигнуть образ, с другой же наслаивают переживания не свойственные юности. На ваш взгляд, какой образ получится подлиннее?
— Для меня это исключительно вопрос веры. Если я, как зритель, верю персонажу, мне абсолютно неважно, сколько лет артисту. Я думаю, что режиссер это сразу видит и понимает. Мой Ромео — взрослый состоявшийся парень, Морфов не требовал, чтобы я играл подростка. Он говорил: «Расслабься и ничего не придумывай». Вероятно, он видел какую-то мою сторону, неведомую мне самому. И очень нестандартным получился сам спектакль. Для Ромео – любовь становится спасением; один из главных хулиганов Вероны, он постоянно лезет на рожон, а может даже подсознательно стремится к смерти, и, если бы не встреча с Джульеттой он рано или поздно бы погиб.
— Но получается, что Джульетта спасла его от одной смерти, но привела к другой.
— Я не говорю, что это был правильный путь. Но возможно, на этом пути произошло исцеление его души, а потом рок взял свое, и произошел исход, который был единственно возможен.
— Над другой шекспировской постановкой – «Зимней сказкой», где вы сыграли юного принца Флоризеля, вам довелось работать с Уланбеком Баялиевым.
— Морфов и Баялиев для меня находятся в абсолютно противоположных мирах. Уланбек видел четкую конкретную картину и подробно описывал ее, я же, слушая его, пытался понять какие колесики внутри меня должны заработать, чтобы выходила нужная эмоция. Спектакль складывался интуитивно от репетиции к репетиции, в атмосфере любви. Уланбек – буддист и все вокруг него словно пропитано светом. Я считаю, что он научил меня выражать чистоту чувства, его концентрированное состояние, чистую эмоцию, «без примесей».
— Между Греем и Ромео вы сыграли одну из главных ролей в постановке Артема Устинова пьесы Константина Стешика «Спички». Спектакль получился многослойным, а ваш герой Толя был совсем не похож на театрального персонажа.
— После первого спектакля ко мне подошел мой однокурсник Костя Федин и сказал: «Дима, признайся, ты вообще ничего не играешь». И мне кажется, что я там ничего не играю. Я сам по себе такой. Меня хорошо воспитали родители. Я добрый, считаю себя хорошим человеком, но, с другой стороны, мне сложно преодолеть какие-то свои внутренние блоки, чтобы завестись, например, на настоящую дружбу. Не знаю, в чем проблема. Возможно, я таким образом закрываюсь от социума.
Когда репетировал роль Толи, как-то многое сошлось в нем и в моей жизни, брак мой затрещал по швам и кончился разводом, еще разные сложности были, и на премьерных показах, я особо-то и не играл. Это было какое-то внутренне состояние… одна из плоскостей. Мы много всего додумывали с ребятами – Федей Федотовым, Аней Слынько. Хотя все больше про остросоциальное говорили (улыбается), а исполнительница роли Собачницы Мария Владимировна Соснякова все время повторяла: «Ребята, эта пьеса про любовь». Теперь я понимаю – она права, там много про любовь, просто надо эти слои найти. «Спички» мы нечасто играем, хотелось бы чаще, там есть куда копать и в глубину и вширь.
— Как актер можете представить себя без театра?
— Мне с самого начала было это сложно представить. Но… пришлось ощутить, благодаря затянувшемуся коронавирусному «отпуску». Здорово, что мы записывали для социальных сетей видео, саундтреки к спектаклям, творческие встречи — морально это очень помогало
— Но есть ведь какие-то увлечения, отдушина?
— Читаю: сейчас вот «застрял» на «Трех товарищах» Ремарка, перечитываю. Люблю созидать, что-то делать руками: вырезаю перочинным ножиком миниатюрные фигурки животных. Вдохновлюсь какой-нибудь картинкой из интернета и воплощаю в дереве (улыбается). Мечтаю (улыбается) о собственном доме с мастерской. Играю на укулеле (разновидность гитары – ред.). Ещё, благодаря любимой девушке, стал серьезно увлекаться фотографией и режиссурой видео. Нет ни дня, чтобы я что-то не снял или не запечатлел. До самоизоляции мы любили долгие прогулки: я очень люблю петь в караоке, пробовать вкусный кофе. В общем, стараюсь находить вдохновение в тех вещах, которые обычно упускал из внимания во время театральных будней.
Раньше жизнь без театра казалась мне скучной, потому что ничем другим я серьезно не занимался, сейчас же вижу, что это совсем не так — есть миллионы способов оставаться творчески наполненным и физически мобилизованным, пока наши врачи борются с эпидемией. Это какой-то период перезагрузки, новых временных возможностей, новых целей. Хотя, с нетерпением жду начала нового сезона, новых ролей в кино и театре, соскучился и по «старым» (смеется). И, конечно, по дорогим коллегам, гастролям, нашему преданному зрителю, который, в новом сезоне, будет вместе с нами вдыхать жизнь в наше общее с ним творчество.
