Сергей Борисович Надпорожский родился на второй день войны и все детство провел в оккупации под Смоленском. Чуть не оказался в концлагере, потерял отца и отчима, почти забыл русский язык, проживая в Латвии. В 1948 году вернулся в Ленинград, активно занимался в самодеятельности и прошел через все тяготы голодного детства. Поступил к легендарному мастеру Борису Зону. В ТЮЗе имени А.А. Брянцева работает с 1965 года, за это время сыграл более 70 ролей. Сотрудничал с такими режиссерами, как Зиновий Корогодский, Дмитрий Астрахан, Адольф Шапиро, Сергей Каргин, Андрей Андреев, Руслан Кудашов и др. Легкий, искрящийся юмором, фантазийный, чуткий с позитивной энергией Сергей Надпорожский занят в 5 постановках театра: «Маленькие трагедии», «Носороги, «Том Сойер», «Бешеные деньги» и «Конек-Горбунок». 23 июня заслуженному артисту России исполняется 80 лет, и в предъюбилейном интервью мы поговорили о его непростом пути в искусство.
— Сергей Борисович, как вы пришли в театр?
— Я был уличный мальчишка, безотцовщина, жил в криминальном районе. Мама старалась меня от этого отвратить и записывала в различные кружки. Я попал в ДК Выборгский, сначала на сольное пение, а затем в детский театр. И мне понравилось: наконец-то моя энергетика пошла в нужное русло. Я был очень неспокойный, энергичный, настоящий живчик. Много читал, но успевал и с пацанами на улице подраться, и в карты поиграть. Я часто выступал на сцене, меня многие знали в Выборгском районе, и у меня был прямой путь в театральный институт.
Мне было 17 лет, когда я закончил школу. Меня не взяли в институт, Сойникова расплакалась, когда я читал есенинскую «Песнь о собаке», подошла и сказала: «Миленький мой мальчик, ты возмужай, подрасти, больно ты молоденький». Я попал на курс к Борису Зону через 3 года, со мной учились: Тенякова, Додин, Костецкий, Тыкке, Антонова…
— Как проходило обучение на курсе Бориса Зона?
— Борис Вольфович очень круто нас воспитывал — в смысле дисциплины, отношения к искусству, театру. Он передавал традиции из глубины. Мы учились по новому методу, с самого первого курса начали работать над материалом пьесы, которую потом играли на сцене Учебного театра. У нас были спектакли: «Машенька» Афиногенова, советская пьеса о геологах — «Глубокая разведка». На спектакль «Сон в летнюю ночь» ломился народ, я играл женщину Фисбу, оплакивающую труп любимого. Я пришел из самодеятельности и самым сложным для меня было найти грань и не начать наигрывать, потому что в самодеятельности нас учили — чем смешнее — тем лучше. Борис Вольфович здорово чувствовал правду и помогал мне.
— За годы работы в театре у вас сложилось какое-то амплуа?
— Я — комический актер, почти все роли у меня были комические: Толстяк в «Неделя, полная суббот», Король в «Ундине», Буратино в «Радуга зимой», Скоморох в «Потешках», сейчас мистер Беф в «Носорогах». Мне интересны роли, где есть нестыковка между желаемым и получаемым, между тем о чем мечтаешь и что происходит в итоге, иногда это трагично, иногда — комично.
— Какие роли открыли вас с новой стороны?
— Я играл Свистикова в спектакле Корогодского «Тени» по Салтыкову-Щедрину, это была возрастная роль. Я помню, мы очень долго мучились, по 4 часа в день репетировали и пытались как можно больше понять про персонажа. Но копать глубоко нельзя, можно провалиться — говорил наш мастер Борис Зон.
Я очень редко играл отрицательные роли, а эта роль была именно такой. Нас учили находить в себе какие-то черточки, которые бы помогли сыграть роль, над которой ты работаешь. Это было очень трудно сделать, я — добрый человек и никогда никому специально гадости не делал. А Свистиков понимает, что его жену продают, что она проститутка, но он молчит, потому что ему за это платят. Неприятный тип, сейчас бы я сыграл его. Также сейчас я бы сыграл «Дом, где разбиваются сердца» Бернарда Шоу, мы на 5 этаже показывали этот спектакль довольно долго. У меня была роль старика, влюбленного в молодую женщину, сейчас я могу понять, как влюбиться в возрасте и не получать ответа, быть непонятым и испытывать искреннее желание чистой любви. Это одна из трагических ролей, как и роль «Старика» из «Сказок Пушкина».
— Как вам работалось с Русланом Кудашовым над «Маленькими трагедиями»? Каких «своих» режиссеров вы можете вспомнить?
— Руслан легко, быстро и хорошо репетирует. Спасибо режиссеру, я не знал, как подступиться к роли. Руслан сказал: «спокойно, вы сейчас все сделаете, возьмите и лягте на пол». Я удивился, как это? Я — актер реалистического театра, как мне логически оправдать это? А никак, я вышел, лег, и вакханалия затихла. Я не так осуждаю, как плачу по ребятам, прославляющим чуму, они губят себя. Может быть, они могут спастись: пойдите за мной, вы спасетесь! Нет? Спаси вас бог, ребята, я не могу ничего сделать. У моего героя не получается призвать их к свету.
Хороший режиссер знает, чем дышит актер, понимает психологические особенности каждого: кому-то можно сделать замечание в грубой форме, и ему это поможет, а кого-то, наоборот, нужно направлять как-то иначе. Вот кто еще репетировал с огромной любовью, так это Дмитрий Астрахан. У меня есть знаменитая сцена с собачкой, всегда вызывающая аплодисменты. Когда мы работали над ней, режиссер сказал мне: «Сережа, ты ненавидишь собак, они отвратительно пахнут, у тебя аллергия». Он сам актер и прекрасно чувствует, как помочь другому актеру найти образ. Актер и режиссер должны быть единомышленниками. Каргин тоже очень хорошо работал с актерами, он сам актер и ученик Додина, мы одной школы и прекрасно чувствовали друг друга.
— Сергей Борисович, вы занимались педагогической деятельностью?
— В Выборгском ДК несколько лет подряд у меня была своя студия, потом в школе №500 мы с группой актеров: Дьяченко, Жуковичем, Соколовой, вели «Театральные игры». Это были самые голодные годы, 90-ые, и работа очень помогала выжить мне и моей семье. Я хотел дать полную свободу ребятам, раскрепостить их. Ты — личность, как бы ты себя не ощущал, ты свободен вести себя так, как ты считаешь нужным, сообразуясь, конечно, с окружением. Не стесняйся, ты — красивый, молодой, иди вперед!, — наставлял я детей, и это имело свои плоды. А еще я вел кружок в Медицинском училище.
— Что бы вы хотели сыграть сейчас?
— Хочется сыграть драматическую историю, как в фильме «Дальше — тишина» с Пляттом и Раневской. Я человек сентиментальный, и мне нужен хороший режиссер, чтобы он бил меня по голове, и я не играл сантименты.
— Вы счастливы?
— Я счастлив, потому что у меня есть такое большое потомство, и все выросли приличными людьми. Но я чувствую актерскую неудовлетворенность — уже несколько лет я не получаю ролей. При Корогодском, Андрееве была счастливая эпоха, я много играл. Очень многое вносили артисты, мы были такие жадные до работы, на 5 этаж залезали, придумывали, потом спускались, показывали. Мы так создали «Потешки» и «Наш цирк».
Я подсел на Губермана: «Полон жизни мой жизненный вечер, Я живу не о чем не скорбя, Здравствуй, старость, я рад нашей встрече, Я ведь мог и не встретить тебя». Забавна и трагична жизнь. Я пережил многих коллег, конечно, у меня остались друзья, но это уже другое поколение. Нет Шибанова, Иванова, Тараторкина, Каморного, остались Тодоров, Соколова и Боровкова. Иногда я чувствую пустоту. Сколько мы пережили вместе! С Корогодским мы отработали 20 с лишним лет, были одной командой, нас было не так много, но мы все дружили, были гонимы, побиты одним человеком и были счастливы месте, когда у нас получалось и нас слышал зал. С утра до ночи мы были в театре — репетиции были очень долгие, беседы — после каждого спектакля, мы не могли следить за театральной жизнью Петербурга, были включены в наш собственный творческий процесс, и это было счастье. Раневская говорила: «Не нужно жить воспоминаниями, главное живой жизнью жить, а не бродить по закоулкам памяти». Я прихожу в театр, вокруг меня тени и видения ребят, которые здесь работали…
Но я все-таки надеюсь, что мы поживем еще и сыграем. Марк Катон, римский сенатор, выучил греческий язык в 80 лет, Микеланджело создал свои самые значительные полотна в 80 лет, в 80 лет Гете закончил своего Фауста, Толстой в 82 года косил в поле так, что его никто не мог догнать, а Софокл работал до 90. Не надо ни о чем жалеть. Омар Хайям говорил: «Кто понял жизнь, тот больше не спешит, Смакует каждый миг и наблюдает, Как спит ребенок, молится старик, Как дождь идет и как снежинки тают». Лишнее ушло, мне не нужно ничего доказывать. Я сейчас еду на дачу, сажусь у костра и кайфую, если соловья слышу — вообще чудесно. Люблю проводить время со своей семьей: беру внуков и правнука, сажусь на лодку, еду на пляж, они там кувыркаются, а мне хорошо. Это замечательный возраст, главное, чтобы я никого не обидел и меня никто не обидел.
Елизавета Ронгинская
cleverculture.ru
