«В черном квадрате»

Юлия Клейман, «Арт 1», 24.09.2014

Новый спектакль Дмитрия Волкострелова «Беккет. Пьесы» в петербургском ТЮЗе начинается в темноте. Не одну минуту и не пять, а минут пятнадцать (немыслимая для театра продолжительность!) зрители находятся в абсолютном мраке, наполненном лишь взволнованными голосами актеров и тревожными шорохами и скрежетами. «Они еще здесь?», — звенит женский голосок, которому что-то невнятное отвечает мужской. Ощущается присутствие и других голосов: темнота заряжена неясным гулом. Темнота втягивает нас в некое иное пространство – не пустое, нет, заряженное специфической энергией, но лишенное определенного содержания. Так бывает, когда смотришь на абстрактную живопись. Дмитрий Волкострелов обратился к девяти ранее неизвестным у нас коротким пьесам Беккета, часть из них была создана драматургом специально для радио. Так что темнота оказывалась еще и следованием завету автора. К слову сказать, режиссер уже погружал своих зрителей в схожие обстоятельства в спектакле «Shoot. Get treasure. Repeat» по коротким пьесам Марка Равенхилла. Тогда в фрагменте «Троянки» в зале с выключенным светом то из одного, то из другого угла раздавался тревожный шепот разных женских голосов: «Почему они нас бомбят?», что напоминало одновременно и забытый жанр радио спектакля, и атмосферу ночного налета. Темнота в спектакле «Беккет. Пьесы» становится прологом: медитативным переходом в мир знаменитого абсурдиста, в реальность за пределами жизнеподобия и логических связей. Паузы, повторы, отсутствие коллизий, взаимозаменяемость персонажей, взаимозаменяемость актера и видео изображения. В фрагменте «Призрачное трио» фрагментов актриса комментирует монохромное видео, на котором актер помещен в некое стерильное пространство – комната? камера? картонная коробка? Он молча сидит на стуле, а потом делает несколько шагов к двери, за которой стоит маленький мальчик (так говорит рассказчица), но никого нет, изображение и комментарий расходятся. Ожидание, которое ждет того, что никогда не может произойти. Реальность подвергается двойному очищению-выхолащиванию – превращается в простое описание действий, преподанное нам рассказчиком, а при претворении этих действий (на видео) уже теряется всякий результат этих действий, остается только беззвучное черно-белое эхо. Происходящее на экране – абстракция, наш портрет (или анти-портрет), создаваемый на наших же глазах, например, Казимиром Малевичем. В стремлении назвать неназываемое, обозначить вневременное зияние, вербализировать пустоту – театр Беккета, несводимый к жизненным реалиям. Ведь даже если три девушки в исполнении трех прекрасных актрис (Алиса Золоткова, Александра Ладыгина и Аделина Червякова) в фрагменте «Come and go» называют друг друга Ви, Ру и Фло и одеты в разные контрастных цветов пальто, то лица их все равно намеренно затемнены, персонификация размыта. Одни и те же реплики – «Давайте посидим на бревнышке, как раньше», «Я чувствую кольца», «Разве ей не сказали?» «Как, она разве ничего не знает?» «Не приведи Господи!» повторяются и повторяются, прелестные яркие пятнышки пальтишек сменяют друг друга на скамейке, образуя то перешептывающуюся пару, то тройку, но никакой конкретности не появится: все нити нарратива обрезаны. Однако невероятным образом неназываемое горе, ощущение ушедшего времени, неясная тревога доносятся все отчетливее, прорастают сквозь звучание юных голосов. Без помощи внятной, «человеческой» истории и протагониста зритель погружается в атмосферу неизбывной печали, невосполнимой утраты той подлинной жизни, которую мы уже никогда не проживем, потому что не знаем о ее существовании. Чистота ноты, которую берет режиссер, удивительна: трудно вспомнить, чтобы кто-то ставил Беккета так лаконично и так точно. Увы, премьера показала, что для части публики последние сто лет развития искусства прошли мимо, и, как ни странно, «дегуманизация» искусства по-прежнему способна вызывать агрессивное неприятие. На первом же показе спектакля пожилая дама кричала в темноте, угрожая раздеться (!), если не включат свет, а вторивший ей мужчина гневно вопрошал, когда же за его пятьсот рублей начнется, наконец, театр. Споры в темноте напоминали отдельную гротескную радио пьесу: неспособность понять вызывает у тех, кто ошибся дверью, не просто гнев, но слепую ярость, желание оскорбить не только режиссера, но и более восприимчивую часть публики. В финале зрители переходят в третье за этот спектакль пространство и оказываются в постиндустриальном апокалипсисе – заваленной мусором ярко освещенной комнате, страшно шуршащей фантиками, сломанными пластиковыми стаканчиками и пустыми коробками из-под сока. Не этот ли скрип мы уже слышали в темноте? Может быть тогда лучше остаться по ту сторону света – в таинственной, тревожной и многообещающей темноте?



Национальный проект «Культура»
yamusic

Решаем вместе
Сложности с получением «Пушкинской карты» или приобретением билетов? Знаете, как улучшить работу учреждений культуры? Напишите — решим!
Яндекс.Метрика